18.02.2018 в 23:38
Пишет WTF The Eagle 2018:WTF The Eagle 2018 - ТЕКСТЫ R-NC17URL записи
Название: A farm, in Spain, with horses
Автор: WTF The Eagle 2018
Бета: WTF The Eagle 2018
Размер: драббл, 273 слова
Ссылка: Читать | скачать (Ao3)
Пейринг/Персонажи: Марк/Эска
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: R
Примечание: по альтернативной концовке
Для голосования: #. WTF The Eagle 2018 - "A farm, in Spain, with horses"читать дальшеЖаркое испанское солнце озолотило кожу Марка, а волосы Эски превратило в серебро.
Этот контраст создавал драгоценную картину, которой Марк не мог налюбоваться, глядя на эту голову между своих ног. Он любил перебирать пальцами выгоревшие и удлинившиеся пряди, пока Эска вылизывал его яйца, втягивая их по очереди в рот и лениво посасывая.
На севере их близость часто ограничивалась быстрой взаимной дрочкой в конце дня, чтобы снять напряжение и согреться. Здесь же их словно разморило и развратило южное солнце. Эска мог часами дразнить его член, покрывая поцелуями, лаская головку, иногда принимая его до самого горла, чтобы тут же выпустить и снова приняться за невесомые ласки. Он же в отместку изводил кувшины масла, трахая Эску пальцами.
Закаленные физическим трудом, его руки работали без устали, пока Эска не начинал умолять и поскуливать от удовольствия. Особенно когда Марк решался пойти дальше и не ограничиваться только пальцами.
Боги, благословите плодородную испанскую землю! На ферме всегда было чем заняться, но тот же объем работы занял бы на севере куда больше времени. Здесь же они могли позволить себе заново узнать друг друга. Вдали от Рима, Британии, отпустив своих призраков и обретя свободу.
Ощутив настоящую свободу, Марк понял, что не сможет уже связать себя узами брака. Да и не променял бы он эти часы близости, тягучие и сладкие, как местное вино, на семейный долг. Ни одна женщина не стала бы ближе и желанней того, кто дошел с ним до края известного им мира и вернулся. К нему, вместе с ним.
К тому же Марк никогда бы не нашел в местных краях такого же контраста золота и серебра, какое создавала голова Эски, покоящаяся на его груди после долгого дня работы и удовольствия.
Название: Дары богам несут жнецы
Автор: WTF The Eagle 2018
Бета: WTF The Eagle 2018
Размер: мини, 2182 слова
Ссылка: Читать | скачать (Ao3)
Пейринг/Персонажи: Эска
Категория: джен
Жанр: драма, крипи
Рейтинг: R
Предупреждения: Графическое описание частей тела, убийство детей.
Примечание: Эска слышал много рассказов и баек о жизни свободных племён за римской стеной, но все они отличались от того, что он видел в деревне.
Для голосования: #. WTF The Eagle 2018 - "Дары богам несут жнецы"читать дальшеДеревня эпидиев, несмотря на отличия от привычных лесных селений, в первые дни не казалась странной. Сами жители тоже. Полное отсутствие хлеба, вездесущий запах рыбы, опасность запутаться в обрывках сетей, переносимых ветром туда-сюда были непривычны, но не более.
Море вокруг деревни выкидывало на прибрежную косу много костей и человеческие черепа, и Эска хотел верить, что они были римскими, как и те черепа, что он видел в запрудах. Он такое уже видел по дороге, и чем дальше от стены и ближе к северным землям, тем больше — дань богам за чистую воду.
Гораздо больше его пугало пристальное внимание вождя к Марку. Оно отличалось от поведения остальных, от внимания к самому Эске. Это была не привычная ненависть, как у остальных мужчин племени, не просто желание унизить, хотя и этого хватало. Эске казалось, что вождь как бы принюхивается к Марку, слишком пристально следит за ним. И что-то совсем неуловимое делало их похожими друг на друга. Порой они могли смотреть в одну сторону, на что-то, не видимое другим. Невидимое для Эски и для других людей.
Но так было днём. Вечерами, ещё до сумерек, мужчины собирались в большой хижине вождя. Хмельной напиток, обжигающий гортань и делающий мягкими ноги, тепло костра и людей вокруг него, а больше всего завывающий ветер, больше похожий на стоны людей, оправдывали нежелание людей покидать кров. Только рабы и Марк выходили из хижины за брагой или новой порцией рыбы. И Эска был рад, что он был среди гостей, а не рабов. То, что происходило за пределами стен хижины, его пугало.
Сначала это были только колеблющиеся тени, передвигающиеся сами по себе, и Эска пытался себя убедить, что это всего лишь развевающиеся на ветру ошмётки шкур, покрывающих стены хижин, или снасти, вытащенные для сушки. Но слишком странно они льнули ближе к нему, слишком похожим на стоны и разговоры был ветер. Но с каждым днём тени становились всё более напоминали человеческие фигуры, шёпот становился отчётливей, а порой ветер доносил отдельные слова с нездешним выговором. Эске казалось, что тени специально поджидают его, преследуют, обжигают леденящим дыханием, пытаясь что-то сказать. Как никогда ему хотелось посоветоваться с Марком. Он наблюдал за римлянином исподтишка, и всё больше ему казалось, что Марк тоже их видит и слышит. Но именно здесь, когда он был господином, а Марк рабом, пропасть между ними увеличилась до невозможных размеров. Не было и шанса поговорить наедине, с глазу на глаз. За каждым словом следило десяток ушей, Эске оставалось играть выбранную им роль и надеяться выбраться из деревни.
Лошадей и всех собак отвели в стойбище в отдалении от жилья. В деревне начали собираться воины, чьи лица не были покрыты грязью. Кочевники — жнецы племени эпидиев. Те, которых боялись до самых границ северной земли, до самой римской стены. Те, кто не брезговали ни торговцами, ни охотниками, те, кто без жалости вырезали целые селения. В основном среди них были мужчины, но иногда попадались мальчики и юноши — дети тех, кого убили кочевники. Им было суждено пополнить ряды жнецов.
Кочевники несли с собой мясо, одеяла и безделушки в качестве трофеев и целые сумки отрубленных кистей рук, ступней и ушей. Одеяла и ткань разбирали между собой женщины, мясо и хлеб складывались в хижинах для предстоящего пира. Конечности и безделушки общей массой сваливались около хижины вождя.
Ямы, выложенные отшлифованными морем плоскими камнями, и в другое время служащие для сушки рыбы, с каждым днём заполнялись останками людей разной степени разложения. Запах тухлятины становился плотнее, а призраков появлялось всё больше: мужчины, женщины, дети. Никто из них не был римлянином, только бритты: пикты, селговы, корнавы, думноны, даже бриганты. Без рук и ступней, с окровавленными телами, с разодранными брюшинами, с изуродованными лицами. Были среди них и те, чьи жизни закончились от меткого попадания стрелы или удара меча, а кочевники по той или иной причине поторопились отрезать конечности в качестве доказательства своей охоты для богов. Но больше, гораздо больше было тех, кому не повезло в быстрой смерти. Были среди них и те, на конечностях которых были видны следы впившихся верёвок. Эска вновь и вновь вспоминал те два трупа, что они с Марком нашли около самой стены, наверняка они тоже были здесь. Тех, кого долго пытали кочевники во славу своих богов, тех, кто молил о смерти, и для кого она растягивалась на часы.
Теперь уже нельзя было обмануть себя тем, что призраки мерещатся во хмелю, что это всего лишь ветер треплет снасти, а не звучат голоса убитых. Они бродили по деревне, местные на них обращали внимания меньше, чем на собственных детей. И было похоже, что призраки пугали только Эску и тех мальчиков, которых приводили в деревню впервые. Подростки постарше пытались делать вид, что им такое привычно. Юноши, которым в этот год предстояло стать мужчинами, старательно отводили взгляд, пытаясь не ёжиться от дыхания призраков. Несколько раз Эска замечал, как призраки окружали Марка, жестикулируя и наперебой рассказывая что-то. Марк смотрел прямо на них, но он не боялся, как будто видел такое и раньше. Порой среди призраков проскальзывали странные тени, колеблющиеся, видимые только краем глаза, не похожие ни на людей, ни на зверей. Они были ещё более пугающими.
Отлив перед ночью богов был необычно большим. Море оголило целую косу, образовав отмель с перешейком до самого скопления островков, находящихся чуть в отдалении от деревни. С утра до вечера женщины и рабы складывали костры из древесины, выброшенной морем за прошедший год, и высушенных водорослей. Отмачивалось засоленное мясо, и зажаривалось на кострах свежее. Перед самой кромкой воды на кожаных плащах редкой россыпью выложили подношения кочевников. То, что раньше тухло в ямах, сейчас было предъявлено морю. Солнце не скрывало почерневшие потёков крови, скрюченные пальцы с вырванными ногтями, белые кости, торчащие из мертвой плоти. Но жизнь еще не сдалась: в мертвой плоти копошились толстые белые черви. Как сам Эска когда-то, оказавшись в рабстве, продолжал дышать и есть, испражняться и работать, ненавидя себя и свою судьбу.
Перед сумерками народу собралось так много, что Эска не сразу понял, что большинство из них призраки. Местных детей и женщин уже не было, они попрятались по хижинам. Это была ночь богов и мужчин.
Эска обернулся, почувствовав холодное касание. Рядом с ним стоял призрак, он смотрел на Эску одним глазом, второй почти вываливался из глазницы. Этого человека Эска уже знал, запомнил его, когда проезжал с Марком несколько недель назад мимо крошечного селения. Там жили всего несколько человек: мужчина и его жена, две старухи и дети, один из которых сейчас цеплялся за руку отца. На месте глаз была запёкшаяся корка крови, на месте носа — зияющая дыра, рот был прорезан от уха до уха, как и у его отца, ручки закрывала старая грязная тряпка, нелепо наброшенная на плечи. Но Эску не покидало ощущения, что ребёнок смотрит на него также пытливо, как и при первой встрече.
— Ты живой? — у призрака оказался вполне дружелюбный голос. — Но ты всё-таки здесь?.. И твой римлянин тоже здесь, я его видел. Ему я уже сказал, и тебе скажу: уходите отсюда утром на рассвете, иначе старый вождь ни тебя, ни римлянина сам не отпустит.
Эска пытался что-то ответить, но призрак, кивнув самому себе, сказал решительным, но надломленным голосом:
— Я отведу вас до границы. Утром. Но сначала провожу сына. А ты иди к остальным мужчинам и не выходи на пляж сегодня ночью. Здесь не место для живых.
Эска брёл к камням за которыми начиналась тропка к деревне, пробираясь среди холодных и тёплых тел, среди тех, кто уже был уже мёртв, и тех, кто был жив, среди тех, кто уйдёт сегодня за море, и тех, кого оставят на берегу боги. Он вспоминал, как в детстве мечтал пройти ритуалы своего племени и стать мужчиной. Сегодня он планировал повторить ритуал, очиститься от скверны рабства, он готовился вместе с юношами, но сейчас знал, что ни ритуалы, ни новая инициация уже ничего не изменят. Ни для него, ни для других. Тот страх и волнительное предчувствие, которые он испытывал при инициации в юности, не шли ни в какое сравнение с ужасом и чувством гадливости, что он чувствовал сейчас. Он хотел, чтобы происходящее оказалось одним из тех страшных снов, что снились в доме Аквилы. Он хотел проснуться в Каллеве, услышать, как Састика громыхает горшками на кухне, готовя завтрак, в безопасности и среди привычных вещей.
Остальное он помнил отрывками, смутно, через опьянение от браги — того пойла, что пили мужчины племени. Сегодня оно отличалось: пьянило голову, но рождало не тепло, а злость, и… страх. Он видел, как на образовавшуюся отмель вывели нескольких детей, которых привели в деревню в первый раз — Эска узнал их. Сначала каждому сделали надрезы на груди и на спине, а затем перерезали горло одному за другим. Часть тел свалили в воду, часть оттащили к началу косы, там, где два больших костра отмечали начало пути.
Лиатан толкнул Эску под руку, и, показывая на костры кубком, проговорил заплетающимся голосом:
— В этом году приношения лучше, чем в том. Богам понравится. Они дадут нам больше рыбы и дров и благословят наших воинов, чтобы они приносили больше трофеев и больше душ.
Только сейчас Эска понял, что вокруг него остались лишь молодые воины, старших не было, но ему стало уже все равно. Он смотрел, как на пространство между костров один за другим выходили юноши, которые должны были пройти инициацию. Каждый из них подходил к телам мальчиков, ладонями зачерпывал кровь и обмазывал себе щёки и грудь. Среди них не было тех, кто родился в племени, для них существовали другие обряды.
На тот момент, когда юношей оказалось уже почти два десятка, Эска понял, что слышит стук барабанов, хотя не мог понять, откуда он доносится, да и в деревне не видел ни одного барабана. Вокруг него не было тишины. Мужчины громко смеялись и обсуждали юношей: кто из них пройдёт испытание и станет воином племени, кого выберут боги и заберут к себе, а кто не выдержит и пополнит кучу тел.
Эска терялся в потоке эмоций, безумие подхватывало его и несло вместе с остальными. И только прикосновение холодных рук остановило Эску в тот момент, когда в едином порыве воины ринулись вниз, на косу, с криками и гиканьем окружая юношей.
— Тебе не стоит там быть, — рядом стоял призрак с пляжа.
Неожиданно безумие, которое, казалось, окутало Эску плотным коконом и контролировало его, отхлынуло, и он без сил упал на колени. Он не мог отвести глаз от людей на пляже, сплетающихся в диком танце ритуала, он не мог шевелиться. Чувствовал тяжесть в ногах и руках, что притягивала его к земле, не давая сдвинуться с места.
Он видел, как из моря появился бог, и в руках его был орёл. Римский орёл! Орел отца Марка, которого они искали! Он видел, как призраки сплошной волной заполонили берег, направляясь к богу и к морю, как толпа мертвецов тащит за собой нескольких юношей.
Но страшнее всего было увидеть среди них Марка. Римлянин пробирался к своему орлу, распихивая призраков, воинов и юношей, не разбирая кто из них кто.
— Марк. Марк, стой. Не ходи, Марк! Марк! — Эска осип быстрее, чем понял, что кричал, он не чувствовал ледяных рук на плечах, когда вырывался. Он видел, как волна призраков и людей накрыла Марка с головой.
— С ним всё хорошо. Боги его не заберут, — призрак терпеливо выговаривал Эске, снова и снова повторяя слова, не отпуская его из своих рук. И, когда Эска немного успокоился, сказал: — Скоро бог уйдёт и уведёт новые души. Останутся только те из живых, кому суждено стать кочевниками. Но они очнутся только к вечеру и способны к охоте будут не скоро. Если ты со своим римлянином уедете, как только начнёт светать, то успеете доехать до перевала, а там я покажу дорогу вам.
— Но орёл? Марк без него не уйдёт. — Эска еле дышал, глазами он искал Марка в том столпотворении, что творилось на берегу.
— Сейчас ты его не достанешь, а через несколько часов жрец отнесёт его в святилище, куда нет хода простым смертным. Да и прилив утром вновь перекроет косу, — призрак немного помолчал и очень тихо добавил: — Твой римлянин особенный. Он разговаривает с нами и диким народцем, может, ему удастся найти вход в святилище. Но сейчас готовься к отъезду.
Призрак резко вздёрнул Эску на ноги и толкнул в сторону деревни.
Несколько часов понадобилось, чтобы привести лошадей, найти оружие и теплые плащи. Но Эска вышел на берег, заполненный телами воинами, когда ещё было темно и далеко до рассвета. Ушло много времени и сил, чтобы найти римлянина. Было страшно, он боялся разбудить воинов, ноги скользили на крови, которую ещё не впитал песок.
Но он нашёл Марка и убедил, что он ещё верен ему. Они прошли до острова по мели, и Марк нашёл вход в святилище. Они успели добыть орла и покинуть деревню с первыми лучами солнца.
Призрак сдержал обещание, показывая дорогу к тайному перевалу в горах, а потом к реке. Он охранял их ночью на привале, когда нельзя было зажечь огонь, и они с Марком укрывались одним плащом, стараясь согреться и поспать. Они пообещали найти то маленькое поселение и достойно похоронить трупы.
Когда Марк обессилел и больше не смог идти, Эска спрятал его в надежном месте и отправился искать помощь. Призрак проводил Эску к тропинке, ведущей к деревне племени селговов.
— Зачем ты нам помогаешь? — спросил Эска перед прощанием.
— Я видел, как убивали мою семью, видел, что кочевники сделали с моей женой и детьми. То, что они бритты, не делает их лучше римлян. Отсутствие орла ослабит их влияние. Может племена вновь объединятся — теперь против кочевников.
Призрак немного помолчал, посмотрел наверх, на верхушки деревьев, и продолжил:
— А я найду вход в страну мертвых, и воссоединюсь со своей семьей.
Эска поднялся по берегу и пошёл вдоль реки, и когда обернулся перед поворотом, призрачный силуэт еще был виден, смутный и бесконечно одинокий.
Название: Ворон Митры
Автор: WTF The Eagle 2018
Бета: WTF The Eagle 2018
Размер: мини, 1009 слов
Ссылка: Читать | скачать (Ao3)
Пейринг/Персонажи: Марк
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждения: графическое ритуальное убиение животного
Примечание: Пре-канон, вольная реконструкция обряда посвящения в Вороны Митры.
Для голосования: #. WTF The Eagle 2018 - "Ворон Митры"читать дальшеГустой мрак робко жмется к углам просторной пещеры. Факелы горят ровно и высоко, отбрасывая яркие охряные отсветы на гладкие своды, расписанные, кажется, до самого потолка, где сквозь широкий пролом виднеется далекое усыпанное яркими звездами небо. Марк дышит глубоко и размеренно, вопреки колотящемуся, кажется, у самого горла сердцу. После нескольких дней — недель? — во мраке одинокой кельи размером два локтя на три, заключенной глубоко в толще горы, куда не доносилось не малейшего звука, ни малейшего проблеска света, чувства обостряются до предела. Он ощущает мелкие камушки и песок под босыми ступнями, жар факела на правом плече, прохладу ночного воздуха на обнаженным теле. Он жадно втягивает ноздрями терпкий аромат незнакомых трав, курящихся в бронзовых жаровнях, легкий чад факелов и запах тел шестерых юношей, что, как и он сам, готовы к последнему испытанию перед посвящением в вороны Митры.
К ставшим привычными за эти несколько минут запахам скоро примешивается еще один: густой, тяжелый, животный. Марк чувствует, как под ногами еле ощутимо вздрагивает земля, а потом из темного устья пещеры, там, куда не добирается свет факелов, появляется высокая тень. Очертания фигуры дрожат и расплываются, отсветы факелов выхватывают ее фрагментами: массивная, нечеловеческих размеров голова, широкое тело, бронзовые бляхи ремня, удерживающего ножны с коротким мечом. Марк стоит ближе всех, и он чувствует, как каждая мышца в его теле дрожит, отзываясь на тяжелую поступь приближающегося бога.
Фигура останавливается на самой границе очерченного факелами круга света. Массивная голова поворачивается из стороны в сторону, подолгу задерживая на каждом из юношей тяжелый, пробирающий до костей взгляд. Марку кажется, что на нем он задерживается чуть дольше. Бог — Митра — шагает на свет, и Марк жмурится: отблески факелов тысячью искр вспыхивают на покрывающей обнаженное тело бога с ног до головы лоснящейся львиной шкуре. Разверстая пасть с ниспадающей по сторонам косматой гривой подобно капюшону скрывает лицо, тяжелые складки очерчивают широкие плечи, могучее тело: литые плиты грудных мышц, темную дорожку жестких волос сбегающую от пупка к низу живота, тяжелый, толстый даже в спокойном состоянии уд. Следом за богом в центр круга, образованного юношами, выходит большой белый бык.
Животное идет тяжело переставляя ноги, но покорно, словно в полудреме. Голова склонена, мощную шею украшает венок из острых темно-зеленых листьев, усыпанных мелкими белыми цветами. Бог останавливает быка одним лишь прикосновением между широко расставленных глаз; уперевшись в его ладонь, животное попросту замирает. Бог вновь поочередно оглядывает юношей, и на этот раз у Марка нет никаких сомнений: взгляд задерживается на нем.
Бог манит его к себе. Марк не уверен, как ему удается сделать хотя бы шаг — сердце перепуганной птицей колотится о ребра. Крутые бока быка поднимаются и опадают. Марк чует исходящий от него тяжелый животный запах возбуждения и страха. Бог опускает тяжелую ладонь Марку на загривок — от нее идет жар — и подталкивает его к быку. Лоснящаяся шерсть скользит под пальцами. Марк кожей чувствует ровные, чуть замедленные удары большого сердца. Цветы в венке испускают тревожный и сладкий аромат.
Рука бога скользит по хребту Марка вниз, оставляя на коже раскаленный, словно проплавленный след. В ладонь Марку вкладывают рукоять меча. Сверху, когда он сжимает пальцы, ложится рука бога — стоя вплотную, тот не то повторяет все его движения, не то направляет их. Животное, словно почуяв неладное, переступает массивными ногами, дергает шкурой и, тяжело мотнув головой, издает низкий, утробный звук, полный тоски и муки. Марк, повинуясь движениям бога и подчиняясь им, ловит быка за рог, заставляя поднять голову.
Беззащитно подставленное горло кажется легкой добычей, но на деле это не так. Требуется твердая уверенная рука, чтобы вот так, без замаха, одним плавным долгим движением рассечь толстую шкуру, глубоко погрузить лезвие в мышцы, жилы и... В ноздри бьет густой медный запах крови. Горячий поток фонтаном брызжет из раны, с ног до головы окатывая Марка, окропляя ближайших к нему юношей и каменный пол, куда кто-то уже поставил широкую бронзовую чашу.
Несколько мгновений бык еще стоит: Марк видит, как большой темный глаз медленно заволакивает пелена, чувствует ладонью дрожь большого тела, и он уверен, что бог чувствует ее тоже — через него. Затем передние ноги животного подгибаются, и оно тяжело оседает наземь — мокрые от крови пальцы Марка скользят по рукояти, меч выворачивается из руки и остается торчать в ране.
Кровь теперь изливается медленными, вялыми толчками. В воздухе, перебивая аромат трав в жаровнях, густой и тяжелый, разливается ее запах. Марку кажется, что он слышит, как стучит сердце умирающего быка, как эти медленные вязкие удары отдаются в полу и каменных сводах пещеры, где творится таинство Митры, как отзываются в его теле легкой, едва ощутимой дрожью. Его собственное сердце, кажется, тоже замедляет удары. Рассеченное горло быка издает последний влажный сипящий хрип, и животное затихает. Рана зияет, словно второй рот. Сквозь красное, еще напитанное кровью мясо проступают белые струны жил.
Под сводами митреума устанавливается чуткая тишина: кажется, что еще мгновение — и можно будет услышать, как задрожит небесный свод, когда Митра сдвинет его на предназначенное место. Где-то за пределом очерченного светом факелов круга раздается низкий металлический звон, будто кто-то ударяет чем-то тяжелым по гонгу. Они — Марк и шестеро тех, кто проходит с ним в эту ночь таинство посвящения — вздрагивают, будто земные сферы и впрямь были сдвинуты рукою божества. Звук нарастает, ширится, распирает изнутри своды митреума, рвется наружу, до основания сотрясая скалу. Бог отпускает Марка и, наклонившись, одним движением выдергивает короткий меч из нанесенной раны. Где-то внутри лезвие влажно скрипит о кость, и от этого обыденного, мирского звука оглушительный звон истончается и сходит на нет.
С лезвия на пол святилища падают тяжелые капли. Несколько капель, замечает Марк, когда бог разворачивается к нему, неторопливо стекают по широкой груди. Сам он залит кровью с ног до головы. Когда повернутое плашмя лезвие касается его внизу живота, оставляя кровавый, похожий на зияющую рану след, Марк не вздрагивает, и в тени, скрывающей лицо бога, ему чудится молчаливое одобрение. Бог касается их так каждого по очереди. К тому времени, когда он снова оказывается подле Марка, кровь из раны на горле быка совсем перестает течь. Широкая бронзовая чаша с узором из переплетенных фигурок собаки, змеи, ворона и ветвей, похожих на те, что догорают в курильницах, до краев полна на глазах густеющей жижи. Когда Марк отпивает из поднесенной чаши, кровь, жирная и теплая, ударяет в голову сильнее, чем сладкое вино, и он едва замечает боль, когда меж его бровей прикладывают раскаленное докрасна клеймо, означающее ступень ворона Митры.
Название: Возвращение домой
Автор: WTF The Eagle 2018
Бета: WTF The Eagle 2018
Размер: миди, 4069 слов
Ссылка: Читать | скачать (Ao3)
Пейринг/Персонажи: Эска/Марк, дядя Аквила
Категория: слэш
Жанр: hurt/comfort
Рейтинг: R
Краткое содержание: Дорога к дому бывает долгой.
Предупреждения: Вольное обращение с кельтской мифологией и календарем.
Примечание: Пост-канон.
Для голосования: #. WTF The Eagle 2018 - "Возвращение домой"читать дальшеУсталость накатывала тяжелыми оглушающими волнами. Теперь, когда дело было сделано, и орел обрел последнее пристанище в тайнике под мозаичным полом домашнего святилища, Марк по-настоящему ощутил, насколько же он вымотан. Долгие месяцы скитаний в глуши, среди враждебно настроенных племен, постоянный страх и изматывающее напряжение погони разом напомнили о себе. Его шатнуло. В серых глазах Эски появилось беспокойство.
— Центурион?
Он шагнул ближе, и Марк с благодарностью оперся на подставленное плечо. Волчок тут же пристроился рядом, задрав к ним лобастую голову и тревожно поскуливая.
— Прошу прощения, дядя. Легат. Я очень устал…
Кустистые брови дяди Аквилы сошлись над переносицей, но Клавдий Иеронимиан опередил его, положив могучие руки на плечи Эски и Марка.
— Не мудрено. Судя по вашему рассказу, вы прошли через преисподнюю, и выглядите соответствующе. Отдыхайте. Оба.
Эска привычно поднырнул под руку Марка и положил ладонь на пояс, принимая большую часть его веса на себя. Марк, спиной чувствуя встревоженный взгляд дяди Аквилы, старался идти ровно, по крайней мере, пока они не свернули на колоннаду, ведущую к его спальне. Нога подгибалась и с каждым мгновением болела все сильней. Эска взглядом спросил, не нужно ли остановиться передохнуть, но Марк только мотнул головой: он был уверен, что если остановится, то упадет и тогда уже точно не поднимется.
В спальне было тепло. Слабо пахло дикой вишней, ветки которой кто-то из слуг положил в жаровню. Пламя в ней горело высоко и ровно, и в его свете их странная двухголовая тень о трех ногах заметалась по стенам.
Эска усадил его на край ложа, снял с него тунику и принес другую — длиннее и мягче. Помог улечься. Волчок тут же пристроил лобастую голову на краю ложа, поскуливая, будто маленький щенок, впервые отлученный от молока матери. Марк, прикрыв глаза, на ощупь погладил его по морде. Чуть прогнувшись, скрипнуло ложе, Эска коснулся его плеча.
— Спи, — тихо сказал он Марку. — Спи. Я буду рядом.
Марк хотел еще что-то сказать, но силы окончательно его оставили, и он провалился в тяжелый, больше похожий на забытье сон. Наутро он не поднялся.* * *
Все перенесенные тяготы, все напряжение, которому Марк безжалостно подвергал больную ногу, особенно на последнем отрезке пути, решили отыграться на нем разом. Рубцы воспалились, и лихорадочный жар, растекаясь от них, к утру охватил все его тело. Свет, даже слабый, резал глаза, но стоило смежить веки, как в темноте перед ним бесконечной чередой принимались кружить смутные тени, то приобретая слабо узнаваемые образы мест и лиц, то расплываясь бесформенными темными пятнами.
— Тш-ш-ш, — успокаивал Эска, обтирая его пылающие грудь и лицо мокрой тряпкой и раз за разом возвращая на место шкуры, которые Марк упрямо скидывал, пока метался в жару. — Тш-ш-ш.
В доме вновь появился целитель — на этот раз обошлось без ножа, — но его руки были так же уверены и нежны, как руки Руфрия Галария. Вердикт был однозначным: покой, покой и еще раз покой.
— И кормить, пока не перестанут напоминать волков в голодную зиму, — добавил целитель, с неодобрением глядя на заострившиеся скулы и впалый жилистый живот Марка.
Целитель оставил после себя множество кожаных мешочков со снадобьями и травами и подробные инструкции по приготовлению мазей и настоек для снятия воспаления и жара. Скоро в спальне снова поселился терпкий запах лекарственных трав, а горькое маковое молоко вновь пришло на смену подогретому вину со специями.
Сны Марка были полны крови. Алые плащи и гребни шлемов Испанского легиона таяли под напором накатывающего волна за волной воинства бригантов. Стремительные тени карабкались по стенам Иски Думнониев, и доски под ногами Марка делались скользкими и липкими. По стылому британскому небу, полыхая, разливался кровавый закат, и погоня следовала по пятам, как бы они не петляли. Но какое бы видение Морфей ни посылал ему, заканчивалось оно всегда одинаково: на фоне грозового небо факелами полыхали остовы крепостных башен, и от них на Марка, грохоча на каменистом склоне и со свистом рассекая воздух лезвиями, закрепленными на втулках колес, неслась огромная красная колесница.
Он просыпался, дрожа всем телом, и чувствуя, как на коже проступает холодный пот. В ушах стоял гул крови, ногу сверху донизу пронизывала боль, к горлу подкатывала дурнота, и из-за липкого тумана в голове и тяжелого запаха настоек ему казалось, что весь этот год ему привиделся и над ним еще суетится старый Авл или готовит инструмент Руфрий Галарий. А потом он различал сидящего на краю ложа Эску и снова проваливался в сон под его тихий голос.
— Тш-ш-ш. Охота позади, Марк. Мы вернулись, центурион. Спи.
Так один за другим проходили дни, теряясь в тумане спутанных сновидений и боли, а потом однажды Марк открыл глаза и понял, что голова у него ясная, а мучительная дергающая боль в ноге утихла до привычной надоедливой, ноющей. Тело ощущалось слабым, будто у новорожденного щенка. Марк с трудом повернул голову. В жаровне потрескивал огонь, по черепичной крыше монотонно стучал дождь, в саду жалобно шелестели яблони и то и дело слышались завывания холодного ветра.
— Который сейчас день? — хрипло спросил Марк. Лежавший у него в ногах Волчок навострил уши, а Эска, подняв голову, отложил плащ, починкой которого он был занят, и, наклонившись над Марком, коснулся его лба тыльной стороной ладони.
— Восемь дней до январских календ, — ответил он, придвигаясь ближе и поднося к губам Марка чашу. — Пей.
Это оказался густой мясной бульон — наваристый и еще теплый. Марк медленно, в несколько приемов, опустошил чашу и уронил голову на ложе, бездумно глядя в знакомый потолок.
— Почти два месяца, — сказал он вслух, когда наконец получилось высчитать, сколько времени прошло с момента их возвращения.
Эска кивнул. Волосы у него за это время отросли еще сильней и вились теперь надо лбом пшеничного цвета вихрами. Заострившееся за время скитаний лицо снова чуть округлилось — видимо, Сасстикка времени даром не теряла.
— Что тут было? — спросил Марк, и Эска ненадолго задумался.
— Ну, друг твоего дяди, легат, уехал дней через десять после нашего возвращения...
Эска обхватил колено руками и принялся пересказывать местные новости. Марк уснул, так и не дослушав, как новый возничий магистрата не вписался в поворот по осенней грязи и чуть не вдребезги разбил колесницу.* * *
Короткие зимние дни медленно сменяли друг друга. Большую часть времени Марк спал, просыпаясь только для того, чтобы поесть или с помощью Эски добраться до отхожего места. Воспаление постепенно сходило, болезненно-красные рубцы на бедре понемногу бледнели, но он все равно чувствовал себя слабым и больным, а боль, пусть и потерявшая остроту, еще иногда будила его ночами.
Настала самая студеная пора британской зимы. Эска, возвращаясь из сада с вишневыми ветками для жаровни, приносил на плаще хлопья снега. Следовавший за ним Волчок с разбега запрыгивал на ложе Марка и прятал у него в ладони холодный нос. Сасстикка по два раза на дню приносила обжигающе горячие лепешки с медом и подогретым вином с пряностями, а на недоуменный лай Проциона, требовавшего подобного обращения, только била здоровенного кобеля полотенцем по носу. Раньше Марк радовался такому угощению, но сейчас если не напоминали— не ел, охотно скармливая свою порцию Волчку.
В самые студеные ночи, когда выходившие в сад двери скрипели под особенно яростными порывами ветра, Эска сдвигал оба ложа — ему, как вольноотпущеннику, поставили в спальне Марка свою постель. Волчок забирался к ним и осторожно вытягивался вдоль больной ноги Марка. Эска устраивался с другой стороны и, убаюканные теплом, они с волком быстро засыпали, а Марк подолгу лежал в темноте, слушая их ровное дыхание, завывание ветра в саду, и ощущал, как мало-помалу его охватывает странное оцепенение.
Эта зима ничуть не походила на первую его зиму в Каллеве. Он сумел вернуть орла. Мог гордиться отцом, теперь, когда все сомнения в его доблести и верности легиону до самого конца рассеялись. У него были верные Эска и Волчок. Но все, что он ощущал — усталость и растерянность. Он сделал для отца и Девятого легиона все, что было в человеческих силах, и теперь просто не представлял, что же делать дальше с самим собой.* * *
Зима отступала не торопясь, и так же медленно к Марку возвращались силы. Опираясь о плечо Эски, он постепенно начал выбираться за пределы своей спальни, сначала чтобы составить дяде Аквиле компанию за трапезой, потом чтобы сыграть партию-другую.
В день, когда они добрались до купальни, Марк не выбирался из воды, пока на кончиках пальцев не порозовела и сморщилась кожа. Эска поглядывал на него с привычной своей сдержанной полуулыбкой, но не торопил. А потом как-то раз, доковыляв до раскинувшегося позади дома сада, Марк заметил, что почки на деревьях набухли, небо над головой свежее, словно дочиста отмытое после зимы, и убегающий вниз склон холма с солнечной стороны подернулся легкой зеленоватой дымкой. Отъевшийся за зиму Волчок с радостным лаем покрутился по саду и застыл, с разбегу плюхнувшись в кучу прелой листвы под яблонями.
Марк спустился с раскрошившихся от времени ступеней, смахнул со скамьи из серого пурбекского мрамора побуревшие сморщенные листья и осторожно сел, оберегая раненую ногу. Камень под ним был прохладным, но Марк знал, что не пройдет и нескольких недель, как солнце начнет прогревать его поверхность. В бурых, налитых после зимы соком ветвях над его головой запела пичуга. Волчок скосил на нее глаза, но, решив, что добыча не стоит усилий, только зевнул, показывая острые зубы и розовую пасть, и не тронулся с места. На колоннаде прошелестели шаги, и со ступеней сбежал Эска. Под мышкой у него был зажат свиток новой кожи с завернутыми в нее инструментами, а в руках он держал старый, украшенный тяжелыми бронзовыми бляхами пояс. Марк собирался починить его еще прошлой зимой, но все не доходили руки, а потом и вовсе пришла весть об орле, и прочие заботы были забыты.
Эска аккуратно положил принесенное на скамью, потянулся всем телом и сел рядом, коснувшись плечом плеча, хотя места было достаточно для обоих.
— Весна, — сам не зная зачем, озвучил Марк очевидное.
Эска, прищурившись, поглядел на темнеющую вдали кромку леса Спинайи.
— Весна, — подтвердил он.
Вывалявшийся в листьях Волчок подлетел к ним, плюхнулся на пушистый, весь в клоках вылезающего зимнего подшерстка зад, и Эска принялся выбирать из его шкуры застрявший мусор. Волк прищурившись глядел на высоко стоящее солнце, зевал и время от времени, вытягивая морду, облизывал заботливые ладони Эски. Марк расстегнул застежку плаща — на полуденном солнце стало жарко — и притянул к себе инструменты и ремень, прикидывая, как половчее снять тяжелые бляхи с истрепавшейся кожи.* * *
Былая выносливость и силы мало-помалу возвращались к Марку. С помощью Эски он вернулся к своим упражнениям. Не проходило и дня, чтобы они не ходили на реку плавать, а когда лето окончательно вступило в свои права, вернулись к излюбленному занятию — охоте. Подросший еще на фут, заматеревший и совершенно великолепный Волчок теперь неизменно составлял им компанию.
Тихо ворковала на перекатах река. Не утомленный еще долгой погоней волк бодро чавкал по грязи, гоняясь по мелководью за маленькими верткими лягушками. Заросли осоки, окружавшие давно облюбованный Марком и Эской пятачок, шелестели под слабым послеполуденным ветром. Эска неторопливо потрошил кабанью тушу. Они выследили зверя еще позавчера, а нынче, встав до свету, подняли его и погнали в сторону реки, отрезая от знакомых троп и подгадывая момент для решающего удара.
Марк подошел к реке вымыть перемазанные в крови руки и замер, заглядевшись на говорливый, поблескивавший на солнце поток. Здесь в излучине, где течение делалось медленным и ленивым, берег бурно порос осокой, и ее длинные стебли, не выдержавшие зимних ветров или тяжести изредка выпадающего снега, ломаясь, образовывали множество мелких заводей. В одной такой и плясал сейчас принесенный ветром или пригнанный волнами бурый кленовый листок. Течение, слабое, но ощутимое даже здесь, влекло его дальше, но образованная поникшими стеблями плотина не пускала на стремнину, и листок бесцельно метался по пятачку величиной локоть на локоть, сморщенный, дрожащий и, кажется, готовый вот-вот пойти ко дну.
Марк никак не мог отвести от него взгляд, потому что с самого возвращения напоминал себе такой вот листок, бессильно кидающийся на неприступные стены. Он думал о будущем — конечно же думал. Военное ремесло — единственное, которое он знал, и в котором был хорош — было для него по-прежнему недосягаемо. О возвращении под крышу «дядюшки» Тулла Лепида не могло быть и речи, но и в доме дяди Аквиллы, каким бы гостеприимным тот ни был, он не мог жить до конца жизни нахлебником. У свободного человека в мире Марка было не так уж много дорог. Он мог бы возделывать землю — это ремесло он тоже знал неплохо, хоть никогда и не занимался им, — но у него не было земли, и денег, чтобы ее приобрести тоже не было. Марк мрачно смотрел, как легко струящийся меж зарослей осоки поток бросил кленовый лист на выступающий обломок стебля, и тот, надорвавшись, затрепетал, готовый прекратить борьбу.
— Вечно вы, римляне, смотрите вдоль вами же проложенных дорог, — раздалось у него над ухом добродушное ворчание Эски.
Бритт закончил разделывать тушу, спустился к галечной отмели и теперь, наклонившись, отмывал по локоть запачканные в крови руки и нож.
— Прямые дороги, ровные углы, — продолжал между тем Эска. — Тупики, в которые вы сами себя загоняете.
Он распрямился, убедился, что лезвие ножа сверкает на солнце, и, шагнув вперед, отогнул несколько стеблей, окружающих заводь. Река с шумом ринулась в освободившееся пространство. Кленовый лист вздрогнул, оправился и, подхваченный говорливым потоком, покинул свой маленький закуток и устремился следом за беспокойными водами. Марк следил за ним взглядом, пока маленькая красная точка не растворилась за прихотливо изгибающейся излучиной реки, и только потом медленно поднялся.
Бычий пузырь оцепенения, окружавший его с зимы, вдруг натянулся и загудел низко и тревожно, готовый порваться. Внутри — белая и ослепительная — вскипала жажда действий. Словно искусанный слепнями бык, Марк был готов — хотел — мчаться куда угодно, лишь бы вперед, не разбирая дороги, не думая о каждом следующем шаге, но совершая его.
Эска обернулся на шум его шагов за мгновение до того, как Марк сгреб его в охапку, прижался всем телом и, вплетаясь пальцами в отросшие волосы, впился в губы бритта отчаянным поцелуем. Они делили ложе и раньше, и их соития приносили им обоим утешение и тепло, обещание и надежду, ласку и уверенность, а теперь Марк хотел… Теперь Марк хотел лишь забыться в чужих объятиях, ускользнуть хоть ненадолго от снедавших его мыслей. Это было нечестно по отношению к ним обоим и…
— Т-ш-ш, — Эска издал мягкий цыкаюший звук, каким бритты успокаивают раскричавшихся детей и рвущихся с привязи животных. — Ш-ш-ш.
Марк дернулся было в сторону, но Эска, позволив их телам чуть отстраниться, не разомкнул объятий. Одна его ладонь по-прежнему лежала у Марка на пояснице, другая перебирала отросшие волосы.
— Я знаю, что Центурион еще не вернулся домой, — сказал он голосом, едва слышным за говором реки. — Это ничего. Я подожду.
Марк хмыкнул, затихая. «Домой». Он даже не знал где теперь был его дом: здесь, в Каллеве, в Иске Думнониев, в усадьбе Туллия Лепида, в заброшенном имении в Этрусских холмах — где? Где теперь был его дом?
— Дом там, где сердце, — мягко сказал Эска, и Марк только тогда понял, что произнес последние слова вслух. Он фыркнул, дрожа. Стремительной волной нахлынувшее возбуждение так же быстро отступало. Сердце. Его сердце всегда рвалось за Адрианов вал — отыскать орла, восстановить честь Испанского легиона, и теперь, когда эта задача была выполнена, к чему лежало его сердце… Кто знал?* * *
Письмо от Клавдия Иеронимана добралось до дома дядюшки Аквилы на исходе лета, лишь на несколько дней опередив богато украшенные печатями официальные бумаги. Пособие выслужившего полный срок центуриона. Гражданство. Земля и сестерции. Земля.
Марк чувствовал себя, как тот кленовый листок, вдруг подхваченный ринувшимся в освободившееся русло потоком.
По установленному обычаю земля жаловалась там, где проходила последняя военная служба. В Британии.
— Центурион может поехать и посмотреть, — осторожно сказал долговязый, тощий и едва начавший бриться клерк, доставивший бумаги.
Марк только кивнул, все еще оглушенный и ослепленный новостями, и спустя десять дней они с Эской поехали.* * *
Южная Британия была тем местом, где Рим щедро раздавал наделы. Здесь, всего в паре сотен лиг южнее Адрианова Вала, климат ощутимо смягчался. Широкие пастбища и заливные луга пересекали говорливые шумные реки. В долинах охапками рос облюбованный пчелами тимьян, а на склонах меловых холмов возвышались рощи дубов, ясеня, елей и вездесущего в этих краях терновника. Студеные северные ветры не добирались до этих мест, а проторенные легионами Рима дороги и поселения, растущие вдоль них, словно грибы, обеспечивали поселенцам оживленную торговлю.
— Здесь, — сказал Эска, натягивая поводья. Его мохнатая пегая кобылка послушно остановилась, скосила глаза и потянулась к растущему вдоль тропы репейнику.
— Здесь? — удивленно оглядываясь, переспросил Марк.
За последние недели лета и первый месяц осени они объехали, наверное, всю более или менее обжитую часть Нижней Британии и так и не нашли места, на котором бы остановился их взгляд. Было или слишком мало воды, или слишком далеко от дорог и людских поселений, или слишком каменистая почва, или, наоборот, сплошной песок. Постоянно находились причины, которые гнали их все дальше и дальше, и вот — здесь? Марк огляделся.
К северо-западу от того места, где они стояли, плавными волнами возвышалась череда поросших лесом холмов, укрывавшая широкую, плоскую, как стол, долину, плавными, почти незаметными глазу уступами, спускавшуюся к пересекавшей местность по восточному краю реке. Локтях в двухстах ниже по течению густо поросшая ивняком река делала плавный изгиб, открывая широкий галечный пляж. В глубоких заводях и на каменистых перекатах то и дело поблескивала чешуей крупная рыба. Еще дальше был естественный уступ, образовавший широкую, защищенную с трех сторон нишу, площади которой как раз хватило бы под средних размеров виноградник. Марк знал это, потому что оттуда они и приехали.
— Здесь, — уверенно повторил Эска, спешиваясь и на пробу с поддевая ножом дерн. Внизу оказалась густая, жирными комками рассыпавшаяся в пальцах земля.
— Ладно, — согласился Марк, спешиваясь, и поморщился, когда вес тела пришелся на отвыкшую за время путешествия верхом от нагрузок ногу. — Здесь.
До сих пор словно прислушивавшийся к их разговору Волчок сорвался с места прыжком и понесся по лугу кругами, загребая землю могучими лапами.* * *
«Тебе не обязательно было оставаться в этой глуши сразу. Мог бы перезимовать под надежной крышей, приготовиться к жизни в лишениях, собрать провизию, припасы, семена…» — писал той зимою дядюшка Аквилла.
И почти каждое письмо заканчивалось неизменным: «О боги! Ведал ли я, какой покойной жизнью жил, пока в Каллеве не объявился ты!»
Марк понимал — они с Проционом скучали.* * *
Для самого Марка это тоже была странная зима. Он чувствовал себя так, будто снова оказался к северу от Адрианова Вала, хотя разумом понимал, что они по-прежнему в полной безопасности под защитой Рима и его легионов.
Вернулись неспокойные сны. Полыхающие сторожевые башни и красную колесницу сменили бесконечные муторные видения о пребывании в племени людей-тюленей. Безрадостные будни, полные трудов, унижения и выжигающего сердце из груди ощущения предательства. Стылое, сизое, словно рыбьи внутренности, небо над головой. Вышорканные тюленьи шкуры, закрывающие вход в прокопченные тесные жилища. Марк, задыхаясь, просыпался в их небольшой уютной хижине, терпко пахнущей сосновой смолой и неостывшими с вечера углями, и подолгу лежал, вглядываясь в темноту.
— Тш-ш-ш, — не просыпаясь, выдыхал ему в загривок Эска. — Тш-ш-ш. Мы вернулись, Марк. Мы вернулись.
Волчок сонно переворачивался с боку на бок у них в ногах.* * *
Настоящее земледелие, как быстро понял Марк, здорово отличалось от всего того, что он наблюдал в Этрусских холмах и, к сожалению, от того, что писал Вергилий в «Георгиках». Эска, будучи в своем племени оруженосцем и воином, занимался возделыванием земли не больше него, но в отличие от него обладал странным на нее чутьем. Он мог точно сказать, прорастет саженец или нет, и дадут ли те или иные семена всходы. К несчастью, Марк с Эской открыли эту его способность не сразу, но к счастью — быстро научились к ней прислушиваться.
Собственно, решил Марк на третий их год пребывания в Южной Британии, наука возделывания земли, пожалуй, и заключалась в том, чтобы к ней — земле — прислушиваться.
— Нужны деревья, — сказал Эска в самый первый год. — Плодовые, любые.
— Олива? — спросил Марк. Он помнил, как распекала Сасстикка рабов, если тем случайно доводилось пролить ее драгоценное масло.
Эска помолчал, пожевал губу, но в конце концов кивнул.
— Да, олива.
Саженцы им отдали за несколько медяков — считалось, что в столь суровом климате это нежное растение попросту не приживется. Но в выбранном Эской закрытом от всех ветров и открытом солнцу закутке они прижились. Как прижились яблони, дававшие мелкие, но сладкие плоды и раскидистый, колючий, усыпанный по осени сочной красной ягодой боярышник.
Иногда Марку казалось что он играет в кости с этой землей, настолько непредсказуемы были плоды его усилий: выживали самые чахлые саженцы из многих крепких. Самые тощие и ободранные козы приносили сильное потомство, а бодрые и упитанные, наоборот, быстро погибали.
— Чего ты хочешь, центурион, — губы Эски дрогнули в невеселой улыбке, когда Марк поделился с ним своими сомнениями. — Ваши легионы принесли чужих бога-быка, бога-орла в земли моих богов. Земля больше не знает, кого слушать и кому покоряться.
— А кому она покорялась до нас? — почти против воли спросил Марк.
Эска посмотрел на него сквозь пламя невысокого костра. Стояла весна — третья с тех пор, как они осели в Южной Британии. Урожай в последние годы был хорош, зимы стояли мягкие, небо не скупилось на дожди, и они решили распахать несколько акров земли и засеять зерном. Нанятые работники с быками как раз закончили пахоту, и слабый ветер доносил от полей густой терпкий запах матери-земли.
— В моем племени… — начал было Эска и тут же поправился, — во многих племенах почитают Бригид — мать богов, хранительницу очага.
Он вдруг совсем по-волчьи втянул носом воздух и улыбнулся.
— Ее почитают как раз в эти дни. На изломе весны, когда уходит зима, солнце глубоко прогревает землю, и ягнятся в загонах овцы. В моем племени девушки наряжаются в белые одежды, прыгают через костры и уходят с самыми сильными воинами племени туда, где было только что вспахано поле. Чтобы вспаханное было засеяно. Чтобы земля приняла в себя подношение семени и принесла щедрый урожай.
Они посмотрели друг на друга через высоко поднимающееся пламя костра, а потом Эска поднялся и протянул руку. Марк молча вложил в нее свою, и бритт без усилий вздернул его на ноги.
Они молча шли по проторенной, исхоженной множеством ног тропе к краю опушки. Какое-то время Волчок трусил за ними следом, но потом приотстал и вовсе повернул вспять вопреки своему обыкновению. От поля, к которому рука об руку шли Эска и Марка, терпко и пряно тянуло сырой свежевспаханной землей. На краю они на мгновение остановились, переглянулись. Эска молча стянул с себя тунику и шагнул вперед. Марк пошел за ним следом.
Земля была вспахана на совесть, идти было тяжело — ноги утопали в ней по середину голени. Марк запрокинул голову и остановился, оторопев. Над головой — бескрайнее, огромное — раскинулось темное небо, словно драгоценными камнями, расцвеченное мириадами звезд. Мерцающая дымка Млечного пути, словно расшитый каменьями пояс, протянулась с одного конца небосклона до другого.
Фибулы, скрепляющей края туники на его плече, коснулись теплые пальцы и Марк вздрогнул. Ткань мягкими волнами соскользнула к его ногам. Эска стоял перед ним уже обнаженный. В свете звезд его кожа отливала мягким серебром. Марк переступил с ноги на ногу. От мягкой, словно пух, девственной, в первый раз вспаханной земли поднимался сладкий тревожащий запах. Все огромное поле за их спинами, казалось, прислушивалось к тому, как смешивается, утяжеляясь, их дыхание. Марк чувствовал, как наливаются стремительной тяжестью его оголодавшие чресла.
— Тш-ш-ш, — мягко улыбаясь сказал Эска, и это будто сломало меж ними какую-то невидимую черту, какую-то напряженность, что они пестовали с тех пор, как прошли в ворота Адрианова Вала с северной стороны. Они засмеялись, как смеются не оттого, что смешно, а оттого, что из отношений уходит наконец долго сдерживаемое напряжение.
Эска легонько толкнул Марка, и они рухнули во свежевспаханную землю, словно в омут, или на пуховую перину, или в темное небо у них над головой.
Звезды дрожали расплывались и качались, и Марк не сразу понял, что не небо движется вокруг него, это толчки сильных бедер Эски заставляют его дрожать от ягодиц до макушки. На изнанке его век вспыхивали и гасли всполохи огня. Камушки и обломки корней царапали кожу ягодиц. Он чувствовал себя, словно жертвенный бык, которого рука Митры удерживает на предназначенном для него месте.
Он видел над собой лисий оскал острых зубов и тонких губ Эски. Видел, как вспыхивают звезды в его вихрах, пока он вколачивался длинным тонким удом в тело Марка. И с каждым толчком пустота внутри него наполнялась, раны затягивались, он уже не помнил, зачем в нем вообще была эта пустота…
Марк пришел в себя оттого, что Эска горячо и загнанно дышал ему в шею. Он пошевелился. Тело охотно отозвалось сладкой ноющей болью внутри, где он был еще раскрыт, и откуда еще вытекало семя Эски. Его собственное себя было размазано меж их телами и по его животу.
Марк мог бы поклясться что слышит где-то недалеко сытое ворчание большого быка.
Ночь продолжала ткать вокруг них свои таинственную песню.
— Твоя богиня довольна? — спросил Марк. Эска что-то нечленораздельно фыркнул ему в шею, потом все же поднял голову, и неожиданно мягко посмотрел на него.
— Что? — беспокойно переспросил Марк, непонятно с чего начав тревожиться. — Ну, что?
Эска, ни слова не говоря, нежно коснулся его носа своим, а потом прижался лбом ко лбу.
— Эска? — прошептал уже начавший немножечко пугаться Марк. Бритт негромко фыркнул.
— Центурион наконец вернулся домой, — мягко сказал он, и начавший было что-то говорить Марк задохнувшись, умолк.
Вокруг них кошкой раскинулась уютная чернота ночи. Темная стена деревьев в отдалении шелестела листьями на ветру. Шумела на перекатах говорливая река. В воздухе, смешиваясь, плыли ароматы их пота, семени, зарослей тимьяна, над которыми днем гудели сонмы пчел, маленьких белых цветов, что росли по обочинам проторенных тропинок. И над всем этим, густой и терпкий, плыл аромат свежевспаханной земли — запах дома. Он-то, кажется, и ударил Марка сильнее всего.
— Я вернулся домой, — прошептал он, словно не веря сам себе. Губы его задрожали. — Я-я в-в-вернул-ся.
— Тш-ш-ш, — прошептал Эска, ловя его слезы губами. — Я с тобою. Тш-ш-ш-ш.